Как идеология делает излишней историю
Опубликовано: 4 декабря 2023
В октябре прошлого года мне вместе с несколькими другими российскими журналистами довелось побывать в Польше. Стандартный пресс-тур: встречи с политиками, бизнесменами, лоббистами и военными экспертами сопровождались знакомством с превосходной польской кухней и короткими прогулками по подёрнутым осенней желтизной улицам вечно кокетливой пани Варшавы. Среди прочих пунктов программы было и посещение Музея Варшавского восстания. Тут сразу стоит пояснить: в годы Второй мировой войны в Варшаве в разное время произошло два разных восстания — еврейского гетто в 1943 году и Армии Крайовой в 1944-м. Музейная экспозиция посвящена как раз второму, собственно польскому — о существовании гетто и трагической судьбе его узников лишь вскользь упоминается в одном из первых залов.
В истории второго, назовём его так, Варшавского восстания есть как минимум одно скользкое обстоятельство: всё время, когда подпольщики и бойцы Армии Крайовой сражались на улицах Варшавы, на противоположном берегу Вислы стояли советские войска. Историки до сих пор спорят, почему они так и не вмешались, — многие склонны винить в этом Сталина, решившего руками немцев разделаться с сопротивлением, руководимым из Лондона довоенным польским буржуазным правительством в изгнании. Не буду сейчас приводить всю систему аргументации сторонников и противников данной версии. Главное здесь для нас будет в другом — трагическая судьба Варшавы, жестоко разрушенной нацистами во время подавления этого восстания, служит одним из идеологических камней, используемых некоторыми польскими и другими европейскими политиками в отношениях с Москвой сегодня. По крайней мере многим в России так кажется, и ничего уж с этим не поделаешь.
Во многом, видимо в силу этого обстоятельства, так получилось, что большинство моих московских коллег под разными предлогами, а то и вовсе без оных, данное мероприятие манкировали. К началу экскурсии оказалось, что перед гидом стою только я один. Нельзя сказать, что и я не понимал, какие не слишком приятные для гостя из Москвы моменты меня могут поджидать, но всё ж я не мог упустить возможности увидеть всё это своими глазами — и как историк, и как журналист. Благо экскурсия получилась индивидуальная, можно сказать, на VIP-уровне — больше часа мы ходили по залам. Бойкий поляк-экскурсовод, парень примерно моего возраста, даже разрешил мне прицелиться и нажать на курок самодельного автомата, которым пользовались повстанцы. В бывших цехах старой фабрики, где находится музей, можно под звуки канонады полазить по лабиринту варшавской канализации, посредством которой сообщались между собой восставшие (тех же размеров, но без канализационных отходов), посидеть и выпить чашку кофе в типичном кафе, где назначались тайные встречи со связными подполья, увидеть массу собранных в одном месте фотографий и бытовых деталей эпохи, послушать записанные на видео свидетельства очевидцев, наконец, помолиться во встроенной здесь же маленькой часовне. Вообще вся экспозиция, как сейчас принято говорить, построена по интерактивному принципу — всё сделано так, чтобы посетитель, особенно молодой, надолго увлёкся и проникся представленной темой. Это особенно важно, учитывая, что только за последние годы музей посетили миллионы студентов и школьников.
И всё же экскурсия эта оставила двойственное чувство. Вовсе не в силу уязвлённой национальной гордости, как кто-то может подумать. Тут другое… В какой-то момент я невольно почувствовал, что всё это пёстрое, многоликое и многоцветное действо, вся эта бесконечная вереница слов и образов имеет собой лишь одну цель — подвести меня, покорно ведомого вдоль роскошных инсталляций, к одному-единственному мнению, выводу, суждению. И это суждение должно остаться со мной на всю оставшуюся жизнь, как встроенный чип или программа, всегда готовая выдать нужный ответ, стоит кому-то кликнуть на кнопку «Варшавское восстание». Вдруг обнаружилось, что, при всей пестроте палитры, в голове остаётся только два цвета — белое и чёрное. И если с белым всё понятно и без всякого сомнения справедливо — мне не придёт в голову преуменьшать подвиг и страдания героев Варшавы в ту войну, то с чёрным явно что-то не то. Вот коричневые ушли, вот красные пришли. Не вовремя, слишком долго шли, могли бы и побыстрее, оккупанты проклятые! Но зачем им вообще было сюда идти, раз они оккупанты? По крайней мере остался бы в живых единственный сын моей двоюродной бабки, смертельно раненный в феврале 45-го в районе станции Остров Мазовецкий.
Одна из базовых идей экспозиции — «теория двух оккупаций», нацистской и советской. При этом весьма характерной была оговорка гида: в самом конце музейной выставки есть фотография разрушенной после подавления восстания польской столицы, сделанная из предместья, называемого Прагой, с противоположного берега Вислы. «Освобождённого», — неожиданно для себя сказал мой провожатый. «Так всё-таки освобождённого?!» — воскликнул я, всё это время старавшийся хранить невозмутимое молчание. Гид засмеялся так дружелюбно и беззаботно, как смеются только в Варшаве, и посмотрел на меня беззлобным хитрым взглядом. Мы поняли друг друга.История и идеология — два этих понятия так тесно переплетены, что разница видна далеко не всем, даже сведущим. Профессиональным историкам, что бы про них ни злословили обыватели, а главное, маргиналы-любители, важнее всего поиск истины, сокрытой в реальных фактах, которые в свою очередь можно найти в подлинных документах эпохи. Возможно, некоторые особо гламурные постмодернисты и поднимут меня на смех, но для большинства уважающих себя людей в нашей профессии это до сих пор так. Вот почему я, например, бережно храню в своей домашней библиотеке огромный том документов «Варшавское восстание 1944 в документах из архивов спецслужб», изданный в рамках совместного проекта ФСБ России с польскими партнёрами, любезно подаренный мне примерно за год до моего похода в музей. Не всё так однозначно и безоблачно по этим документам и для Советов, и тем более для гитлеровцев. Но и для поляков. Достаточно вспомнить пана, пардон, бригаденфюрера СС Бронислава Каминского и других нелюдей, особо зверствовавших в дни восстания. На стороне немцев. Это я не в укор никому. Просто прав, наверное, Анджей Вайда, когда сказал про ту войну: «Все были виноваты». Способность видеть и учитывать цвета и оттенки — вот это, пожалуй, отличает настоящего художника от рисовальщика плакатов, пусть и очень умелого. Похожее качество должно быть присуще и историку, вынужденному разбираться в бесконечной веренице свидетельств с разных сторон.
К чему, собственно, я это всё. В последнее время история и историки всё чаще попадают в сводки политических новостей. Вот наши высокие чиновники создают комиссию по борьбе с фальсификациями, а другие чиновники — поменьше — тут же шлют письма по инстанциям с требованием «выявить и разоблачить». А тут как раз и их европейские коллеги поспешили принять резолюцию ОБСЕ с доказательством теоремы о тождестве Сталина и Гитлера. Помнится, некто Фоменко (не тот, который артист и гонщик) утверждал, что Александр Невский и Батый — это одно лицо, некоторые над этим до сих пор смеются, некоторые вздрагивают. Но в случае со сталинизмом уж точно не до смеха. Потому что за всеми разговорами о преступлениях сталинизма стоит не столько стремление установить истину (см. выше), сколько банальное стремление хорошо заработать. Да, да, стоит России сегодня сказать «А», согласившись с пресловутой резолюцией, завтра от наших центральноевропейских соседей последуют денежные иски с требованием «компенсации за оккупацию». Назовите это чем угодно — бизнесом, политическими технологиями, хоть новой холодной войной. Лично для меня здесь очевидно совершенно другое — к науке истории данная activity с любой из сторон не имеет ровным счётом никакого отношения.
Более того, нет лучшего способа насолить историкам, чем принятие подобных резолюций. Судите сами, до сих пор любой учёный историк, занимавшийся периодом 30-40-х годов XX века, работал себе в архивах, наших и зарубежных, читал труды коллег, выступал с собственными публикациями. Да, он и тогда понимал, что находится в зоне острых политических споров, но то, что произошло теперь, попросту делает его работу невозможной. Ибо стоит сегодня, после резолюции ОБСЕ, историку, скажем, Второй мировой войны заявить что-либо в отношении оценки пакта Молотова — Риббентропа, Катыньского расстрела, Варшавского восстания, послевоенного определения границ — он неизбежно, даже не покидая стен своего кабинета или библиотечного зала, помимо собственной воли окажется на передовой всё более острой идеологической войны. Война эта развязана по вине чиновников и политиков разных стран, преимущественно тех — особенно в Центральной и Восточной Европе, — кто желает построить национальную идентичность молодых государств на культе национальной катастрофы вследствие так называемой советской оккупации, а заодно вытрясти нефтегазодоллары из кармана большого восточного соседа.
Однако самое ужасное — и это главная медвежья услуга, которую оказали господа еврочиновники российским историкам, — отныне любые попытки исследовать и разоблачать преступления сталинизма чиновники, на сей раз уже наши, вполне смогут счесть участием в проекте идеологического противника. Напротив же, всё более поднимающая голову реваншистская историография — попытки апологии, «рационализации», а то и неприкрытой реабилитации сталинизма внутри страны обретают дополнительные технологические, скажем так, основания… Научные тексты историков обычно принято заканчивать, используя отдающий кафедральными бумагами штамп «таким образом». Так вот, таким образом, мы можем смело констатировать, что сюжеты, связанные с последней большой войной и общим контекстом вокруг неё, в настоящий момент целиком узурпированы политиками и государствами, преследующими задачи, далёкие от поиска истины. Их задача — победить в войне. Причём to won a victory (победить) в этой войне значит to get money (получить деньги). Музы, как известно, молчат, когда говорят орудия. Историки, если они честные профессионалы, вынуждены умолкнуть, пока не закончится идеологическая война. Война, убивающая историю.
ОПРОС: Допустимо ли приравнивать сталинизм к гитлеризму?
Читайте также: Новости Новороссии.