Модернизация России как построение нового государства
Опубликовано: 10 марта 2024
Качественное отличие от ранней перестройки состоит в том, что нарастание социально-экономических проблем не сопровождается столь же обвальным нарастанием энтропии в политическом мышлении. Не формируется, к удивлению для внешнего наблюдателя, радикальных протестных движений с популярными потребительскими лозунгами; левые не становятся левее, а правые – правее.
ФРАГМЕНТАРНОСТЬ ПАРАЛЛЕЛЕЙ
В экспертном сообществе продолжает навязчиво звучать параллель сегодняшнего времени с начальным периодом горбачевской перестройки. Что общего между тогдашним Советским Союзом и нынешней Россией? Экономика позднего СССР являла собой сочетание мощного и высокопроизводительного индустриального и военного потенциала с неэффективным оборотом продукции, где возрастал удельный вес бартера и прогрессировал дефицит в системе государственного распределения. Сегодня сохранившиеся индустриальные, в том числе военно-промышленные гиганты дышат на ладан, производительность в 6 раз отстает и от ЕС, и от Китая, зато мелкое частное производство благополучно обеспечивает тривиальный потребительский спрос. То есть разница не просто качественная, а зеркальная.
Сходство, таким образом, усматривается в политической сфере. Описывается оно, впрочем, лишь в самом общем виде: тогда «оттепель» и сейчас «оттепель». Фактически ее главная ипостась – международная: сходная семантика с характерным образом нажатия кнопки, открытие территории для чужих полетов – ежедневный вооруженный Матиас Руст, переговоры о взаимоуничтожении баллистических ракет. Во внутренней политике параллель видится в неэффективности аппарата нынешней условно-правящей партии с поздней КПСС, хотя отождествление было бы явной натяжкой: по словам заместителя главы президентской администрации Владислава Суркова, сегодняшняя партийность чиновника – всего лишь дополнительная мотивация, а отнюдь не прямая ответственность за выполнение плановых показателей и тем более за личный моральный облик.
Есть, впрочем, еще один параметр сопоставления, который, вопреки кардинальным различиям политического устройства, излагается экспертами не прямо, а скорее эзоповым языком: раздвоение высшего субъекта власти, навевающая воспоминания о личном противоборстве Горбачева и Ельцина. При этом, однако, вожделения особой, привилегированной роли гуманитарной интеллигенции связываются с тем из двух лиц, которое сегодня ассоциируется с Горбачевым.
Как и последний генсек КПСС, Дмитрий Медведев, в противоположность предшественникам, открыт публике и активно ищет обратной связи. Как и на финальной стадии советского социализма, эта связь организуется одновременно с условно правыми и левыми, радетелями за порядок и силу и адвокатами безбрежной политической конкуренции. И условно правые, и условно левые за редкими маргинальными исключениями, рассчитывают, что «президент-блоггер» выберет их сторону из двух взаимно противостоящих.
ВРЕМЯ СИНТЕЗА
Качественное отличие от ранней перестройки состоит в том, что нарастание социально-экономических проблем не сопровождается столь же обвальным нарастанием энтропии в политическом мышлении. Не формируется, к удивлению для внешнего наблюдателя, радикальных протестных движений с популярными потребительскими лозунгами; левые не становятся левее, а правые – правее. Напротив, две стороны спора о ближайшем будущем страны прислушиваются друг к другу, говорят на общем языке и находят общие позиции при самой категорической противоположности базовых идейных конструкций. Более того, как ни поразительно для отчаявшихся интеллектуальных сообществ ближнего зарубежья, некоторые патентованные скептики становятся заинтересованными советчиками власти – вместо того, чтобы самозабвенно выворачивать их подноготную, тайные пружины и личные переговоры на всеобщее обозрение.
Еще одно отличие – в способности экспертного сообщества не только слышать, но и принимать аргументы, ранее изложенные оппонентами или конкурентами. Так, если сопоставить теоретические статьи Института национальной стратегии весны-лета этого года с последним докладом Ильи Пономарева, Михаила Ремизова и соавторов, то можно обнаружить пополнение арсенала идей на поднятую Медведевым тему модернизации недавно высказанными соображениями других неравнодушных аналитиков.
Так, по определению авторов доклада, модернизация, особенно на первых этапах, предполагает «безусловный приоритет инвестирования/накопления над потреблением, “цивилизации труда” над “цивилизацией досуга”. В совсем недавней публикации Станислава Белковского и Михаила Ремизова «Специальная теория модернизации» приоритету потребления в конкретной цивилизации противополагался приоритет накопления; не артикулировался и индустриальный аспект модерна, речь больше шла об институциональном и культурном аспектах. Уместно предположить, что новые формулировки сложились не без влияния Вячеслава Иноземцева, поставившего индустриальное развитие выше инноваций в трактовке содержания модернизации.
Впечатление подкрепляется последующими тезисами: «“Постиндустриализм” без “индустриализма” будет, в самом лучшем случае, крайне узким, анклавным (страна не может сформировать полноценную экономику знаний, если не использует эти знания в собственном производственно-практическом опыте) и не сможет обеспечить поступательное и связное развитие всего общества… Неоиндустриализация – один из важнейших аспектов модернизации». В дальнейших рассуждениях авторы уже не повторяют, а логически продолжают аргументацию Иноземцева, ставя вопрос об ориентации на внешний или внутренний рынок, импорт технологий или их собственное развитие и в обоих случаях выбирая второй вариант.
Такое развитие тезиса Вячеслава Иноземцева об индустриальной эпохе как о необходимом мостике от деиндустриализации к экономике знаний – полемика уже не только с самим Иноземцевым, в представлении которого «задача России – создать к 2020 году единое экономическое и социальное пространство с Европейским Союзом» («Ведомости», 02.11.2009), но и с Вячеславом Сурковым. Напомним, заместитель главы Администрации президента в 2005 году в интервью Spiegel утверждал: «Технические, интеллектуальные решения нужно искать на Западе. Представление, что мы сами на ровном месте что-то изобретем – оно нелепо», а в недавнем интервью «Итогам» повторил этот тезис: «Никакой суверенной модернизации не может быть. Тут я поставил бы обратную задачу. Чем более открытыми и дружелюбными мы будем и чем больше мы благодаря этому сможем получить от передовых стран денег, знаний, технологий, тем сувереннее и сильнее станет наша демократия».
В свою очередь, в перечне требуемых черт модернизационной элиты третьим пунктом называется «ориентация на производительные и общественно необходимые виды деятельности (например, предприниматели и руководители ведомств должны конкурировать в развитии подшефных технологий, а не спортивных клубов, гордиться атомными проектами и новой вертолетной площадкой в Усть-Урюпинске, а не успехами подопечных в британской футбольной премьер-лиге)». Авторы «Русской доктрины» не могут не услышать в этом тезисе, особенно в термине «общественно необходимые виды деятельности», отзвук собственных заветных мыслей, не пропавших втуне. Столь же созвучны «Русской доктрине» идея формирования параллельных структур, обеспечивающих переход к новому качеству; идея инвентаризации «осколков» советского модернизационного наследства; наконец, упоминание калашниковских «городов будущего».
То обстоятельство, что в экспертном сообществе происходит не распад, а синтез, исторически закономерно. Национальный опыт последней четверти века слишком жесток и поучителен, чтобы не усваиваться; период усвоения достаточно велик, чтобы большое виделось на расстоянии, и достаточно мал, чтобы его не ценить; наконец, более серьезная, чем еще год-два назад, угроза нового распада национального субъекта прямо или косвенно сигнализирует интеллигенции, что если все и дальше продолжит плыть по течению, то завтра она, интеллигенция, уже не сможет претендовать на роль властителя дум своей культуры: не будет нации – не будет культуры – не над чем будет и властвовать. Этих трех поводов достаточно, чтобы перестать паясничать и самолюбоваться, и применить свой интеллект для содействия распутыванию самых трудоемких узлов, тянущих нацию на дно.
ИНВЕСТОРЫ, КОТОРЫЕ НИЧЕГО НЕ ИНВЕСТИРУЮТ
В докладе Пономарева–Ремизова повторено уже прозвучавшее в «Специальной теории» предупреждение о том, что термин «модернизация» может быть заболтан, затаскан и затоптан ногами до такой же неузнаваемости, как это уже случилось с термином «демократия». Повод есть: в течение октября термин, ставший «символом эпохи», стал предметом, с одной стороны, бодрых рапортов региональной бюрократии не только по количественным (число инновационных малых предприятий), но и по псевдокачественным (повышение энергоэффективности) параметрам; с другой стороны – удобной политической мимикрии будто бы невинно пострадавших лиц, патентованных интриганов, давно и настырно лезущих во властители умов.
Как иронически отмечают авторы, «крупные отряды бюрократии понимают модернизацию как локальную (точечную) замену аппаратных кадров, то есть замену «не совсем правильных» чиновников на «совсем правильных», принадлежащих к определенным (сиречь самым лояльным) группам или кланам. Иными словами, «символ эпохи» грозит превратиться в образ агонизирующего академика Сахарова, которого перед выборами 1989 года алчущие власти либерал-карьеристы переставляли, как предмет, чтобы поудобнее сфотографироваться на его фоне.
Подобное стремление авторы наблюдают и у изрядной части экспертного сообщества. Здесь не даст соврать Марина Литвинович, услышавшая в предложении Евгения Гонтмахера создать «новую экспертную структуру, строящуюся от Путина с Медведевым», желание поучаствовать в новой вертикали власти, которая теперь будет «как будто “своя”, “нормальная”, “правильная”». При этом сама г-жа Литвинович, высмеивая подобострастие собрата по разуму, тут же, в той же записи на личном сайте под скромным названием «Сила-воли.я.ру», выражает сожаление о том, что призыв президента «вперед и вместе» не воспринимается всерьез, поскольку его «предложение, открывающее шлюзы для общественной инициативы всё же значительно лучше любой авторитарной демократизации a la Путин».
Еще в меньшей степени страдает скромностью «гражданин Российской Федерации из СИЗО №99/1», предложивший термин «поколение М.» – то ли от слова «модернизация», то ли от собственного имени. В отличие от Гонтмахера и даже Литвинович, бывший олигарх нефтяной отрасли делит месседж президента на две части: одно я не признаю, другое меня вполне устраивает. «Например, недвусмысленное признание, что никакая модернизация не может оправдывать огромные человеческие жертвы, приносимые на ее алтарь (примеры: Петр I, Сталин); достаточно верная констатация современного состояния российской экономики; прямое заявление, что коррумпированные чиновники и коррумпировавшие их бизнесмены будут против модернизации, так как паразитическая “экономика трубы” их полностью устраивает». Тем самым Михаил Ходорковский удивительным образом отделяет себя от категории «коррумпировавших бизнесменов», а корпорацию «ЮКОС» – от «экономики трубы».
Самоощущение политического узника вдохновляет олигарха на классовый подход к модернизации. Одна из системообразующих составных частей описанного им класса – эмигрировавшие специалисты. Обитатель СИЗО №99/1 здесь ничего своего не изобретает, а интегрирует в свою теорию тезисы профессора Магаршака, воспроизведенные с «НГ» на личном сайте Анатолия Чубайса. Этот «антисинтез» весьма показателен хотя бы по той причине, что господин Чубайс как раз являет собой по формальному статусу государственного чиновника, управляющего средствами по продвижению в жизнь «символа эпохи» – в самом деле, что может быть «модернизационнее», чем нанотехнологии?
Более того, для господина Чубайса занятость своими прямыми, то есть нанотехнологическими обязанностями оказывается оправданием неявки на заседание комиссии по Саяно-Шушенской ГЭС. Поскольку именно в этот день 29 октября у него назначена важная командировка – а именно в США, в штаб-квартиру алюминиевой корпорации Alcoa.
Сам факт этой командировки, конечно, еще не повод для того, чтобы считать руководителя «Роснано» лоббистом мирового алюминиевого гиганта, сегодня «заткнувшего за пояс» российского конкурента – UC Rusal. А если главе конкурирующей компании приходится для визита в те же США заключать сделку с ФБР, то это его личные проблемы. И что бы ни рассказывал про подноготную металлургической отрасли ущемленный конкурент Михаил Живило, на сегодняшний день Олег Дерипаска и Анатолий Чубайс пребывают в весьма различном статусе на мировой арене. И что одному не простят, в том числе материально, на одном и том же гидроэнергетическом объекте, то другому – как с гуся вода.
Точно так же недоказуемо, что безупречная вселенская защищенность главы «Роснано» (его госкорпорации, в отличие от Фонда ЖКХ и «Росавтодора», не требуется предоставлять финансовую отчетность Совету Федерации), обусловлена его подходом к инновациями: корпорация, по его словам, поддерживает лишь те нанотехнологические проекты, которые хорошо торгуются. Разумеется, на международных рынках. А которые плохо торгуются, ему безразличны, будь они тысячу раз полезны для отечественной экономики. И надо заметить, что такой подход применяется не только в «Роснано», но и во всех так называемых «инкубаторах» новых технических идей, созданных при технических вузах для скорейшей и беспрепятственной реализации.
На днях либерал Сергей Алексашенко обиделся на патриота Владислава Суркова за тезис о том, что в России за пореформенный период не выросло «ни Фордов, ни Эдисонов, ни Биллов Гейтсов». По утверждению бывшего зампреда ЦБ, ныне преподающего в Высшей школе экономики, отечественным авторам новых идей мешало государство, поскольку ставило больше препятствий частному бизнесу в машиностроении, нежели в сырьевых отраслях. Оттого-то, дескать, машиностроение и лежит сегодня на боку, что на пути приватизации нефтяных скважин «государство ставило гораздо меньше барьеров, чем на пути модернизации “Пермских моторов” или “Силовых машин”».
Следует, однако, заметить, что в упомянутые г-ном Алексашенко машиностроительные фирмы иностранный бизнес пришел раньше и вошел глубже, чем в нефтянку. Причем, как утверждают некоторые специалисты отрасли, у «Пермских моторов» партнерство в технологической области с американской Pratt & Whitney началось куда раньше самой приватизации. Что касается предприятий «Силовых машин», то еще в начале 90-х их совладельцами стал их дореволюционный владелец Siemens, а потом – задолго до кризиса – от их акций отказался. Кто же помешал цивилизованному западному партнеру внедрить на наших производствах столь же продвинутые технологии, как в Германии, и производить с выгодой для себя, используя дешевизну рабочей силы?
Этому выгодному делу западные компании предпочли импорт квалифицированных технических кадров, что на первый взгляд дело более затратное и хлопотное. Теперь гг. Магаршак и Ходорковский хлопочут об их возвращении, чтобы они искали здесь новые молодые умы. А для «инкубаторов», где это обучение будет происходить, г-н Магаршак предлагает установить «нулевые» налоги.
Каков будет эффект от этого начинания? Все апологеты инноваций ратуют за создание «островков» для их выращивания. Я побывал в таком функционирующем «островке» в Санкт-Петербурге. Выглядит это так: к новому зданию Университета коммуникаций прилепился одноэтажный сборный домик, вроде тех, в которых пекут шаурму, только с надписью «Технопарк “Ингрия”». В домике две комнатки с рабочими местами для компьютеров и одна – для деловых встреч. К школьной доске магнитом небрежно прилеплены листочки бумаги с перечнем мероприятий. Под рубрикой Urgent бумажечка – «организовать фуршет». Организаторы, мечтая, когда на соседнем пустыре вырастут мощные корпуса технопарка, с гордостью сообщают, что каждую неделю сюда приходят со своими технологическими разработками студенты университета, и инвесторы – которые, как предполагается, и оплатят строительство настоящего технопарка – выбирают из этих идей самые продвинутые с точки зрения маркетинга. Вопрос: что более реально – воплощение в жизнь технопаркового прожекта или же эмиграция самых продвинутых юных умов?
ДЛЯ ТЕХ, КТО ЕЩЕ НЕ ПОНЯЛ
Но вот беда: сколько Владислав Сурков ни тверди, что никакой суверенной модернизации не бывает, а главным рецептом обновления является дружелюбие к инвесторам, которые ничего не инвестируют (прошу прощения за парафраз), либералы из Высшей школы экономики все равно ему не верят, ибо он, по их оценке, рассматривает модернизацию как федеральную целевую программу, в то время как ею, то есть модернизацией, должен заниматься бизнес без всякого участия государства. Одну минуточку: а почему же тогда от государства требуется целенаправленное предоставление налоговых привилегий для вышеописанных «наноинкубаторов»?
Хотя речь идет вроде бы об экономике, получается точь-в-точь как в политике: сколько возможностей Михаил Горбачев в последние годы своего правления ни создавал для политического плюрализма, все равно нашлась Новодворская, отвергшая все его дары, ибо они происходят от «системы». И даже если число «наноинкубаторов» превысит число студентов, гарантам этого дружелюбия все равно не достанется ни малейшей благодарности. Зато государственное управление экономикой в западных странах, в период кризиса захватившее «священную» сферу финансов, преподавателей ВШЭ почему-то совершенно не тревожит.
Можно называть подобный подход как угодно – хоть предвзятостью, хоть придурью, хоть двойной моралью, но налицо, что называется, hard facts: даже пребывая в полубанкротстве, на печальном фоне градостроительного и экономического запустения, корпорация General Motors гордо отказалась от продажи своего германского актива российскому Сбербанку. Оттого, то господин Греф мало гнул спину, сопровождая Олега Дерипаску в Вашингтон, или оттого, что Дерипаска предоставил мало «чувствительной информации» ФБР? Да нет: просто оттого, что оба русские. Это просто и неизменно, как пожизненный приговор.
Запад не обязан нас любить, сказал в своем интервью Spiegel четырехлетней давности Владислав Сурков. Он и не любит. В том числе и во времена, когда мы расслабляемся и демонстрируем ему максимальное дружелюбие. Разница только в том, что в такие периоды Запад с большей выгодой для себя нами пользуется – нашими ресурсами, нашими умами, нашим пространством.
Другое дело, что Запад по тем или иным соображениям – кстати, независимо от нашего поведения – говорит нам лестные слова. К примеру, в последние годы нас причисляли к rising economies – растущим экономикам. А мы были не rising economy, а bubble economy.
Будь Запад честен к нам, нас бы не захваливали, а предупреждали о рисках. Будь европейские партнеры с нами искренни, в самом деле желая, как почему-то думает Вячеслав Иноземцев, создания с нами единого экономического и социального пространства, украинская ГТС еще в 2004 году была бы модернизирована Россией и Германией на двоих, и не пришлось бы влезать в дорогостоящие обходные проекты-ловушки на условиях так называемого «переплетения». И те же Германия и Франция не стали бы поддерживать заведомо дегенеративные «оранжевые революции» – более того, предупредили бы нас о подобных заокеанских планах. И расправу над Южной Осетией оправдывать бы не стали.
Самое ценное в докладе Пономарева и Ремизова, намеренно адресованном либеральной аудитории, намеренно написанного на языке, ей понятном и с привлечением авторитетов, для нее приемлемых – в доказательстве факта, мягко говоря, бесполезности Запада для российской модернизации – ни в качестве примера, ни в качестве донора. Эта истина, давно понятная промышленникам, разъясняется интеллектуалам-гуманитариям обстоятельно и последовательно, с расчетом на ее элементарные исторические познания и обоснованный страх за судьбу потомства. Можно, конечно, спросить: а стоит ли метать бисер? Стоит – хотя бы по той причине, что часть этой интеллигенции не только вхожа в круги, принимающие высшие политические решения, но и пользуется там идеологическим влиянием.
Элементарные истины о том, что модернизация, если приступать к ней всерьез, больше обоснована эндогенными, внутренними причинами; что ее экспортная ориентация заведомо предполагает бедность собственных сограждан – а значит, отставание не только от Запада, но и от сегодняшнего Востока; что без собственного, незаемного и беспрецедентного варианта модернизации не обойтись ввиду совпадения кризиса мира с кризисом нации, которое само по себе беспрецедентно; что этот вариант может потребовать и чрезвычайных мер, и неконституционных органов (кстати, можно было бы упомянуть, что в США новых антикризисных структур с особыми полномочиями уже создано целое множество) – увы, приходится растолковывать не только столичному среднему классу, но и чиновникам, и депутатам, и изрядной части поколения 1990-х годов рождения, хорошо ориентированного в виртуальной реальности, но весьма слабо представляющего себе, откуда берутся тепло и хлеб, когда и почему случилась Вторая мировая война, и почему их родная страна два раза на протяжении века поменяла название. А из этого поколения, кстати, вскоре будет рекрутироваться новая смена не только бизнеса, но и исполнительной власти.ПРЕДПОСЫЛКА МОБИЛЬНОСТИ
Возможно, именно в расчете на не вполне подготовленные умы Пономарев, Ремизов и соавторы все же преподносят ситуацию в стране лучше, чем она есть – хотя более оптимистичный и не вполне освободившийся от европейских иллюзий Вячеслав Иноземцев очень уместно напоминает, что прежде чем выбраться из болота, русский человек должен осознать, что он в нем сидит. Только стремлением избежать травмирования психики читателей можно объяснить разбавление перечня чрезвычайных мер рекомендациями по развитию туризма – отрасли, вообще не совместимой с чрезвычайными ситуациями; признание массовой армии неотъемлемым признаком общества модерна без каких-либо последующих упоминаний об армии и военной политике; наконец, «компромиссную» характеристику модернизации в ее политическом выражении как «мобилизации для элиты и либерализации для общества».
Последний компромисс призван разрешить дилемму, которой мучается экспертное сообщество, а именно: модернизация – это либерализация или мобилизация? Однако нельзя не заметить, что на фоне этих метаний интеллигенции вполне однозначно высказывают свою позицию прочно укорененное чиновничество – в лице, к примеру, вице-премьера Александра Жукова, суждение которого о том, что мобилизация есть откат к советским временам, даже не комментируется прессой, поскольку, очевидно, считается вполне мэйнстримным.
«Либерализация для общества», в том числе в форме поблажек для партий, обосновывается нуждой в вертикальной мобильности. При этом авторы, в отличие от своих ближайших коллег и единомышленников (В. Иноземцева в том числе), не считают размножение партий обязательным условием модернизации.
Здесь возникают два вопроса: во-первых, кто сегодня больше готов к мобилизации – элита или общество? Во-вторых, являются ли либеральные послабления обязательным условием вертикальной мобильности?
Что касается элиты, то ее коллективный портрет стал в последние месяцы более выпуклым и четким, чему способствует еще одна позитивная тенденция, происходящая из того же полуосознанного коллективного инстинкта самосохранения: впервые за много лет, а если точнее, то с октября 1993 года, появились публичные результаты расследований с перечислением имен виновных как в технических, так и в экономических катастрофах.
Вслед за перечнем персон, прокуковавших аварийное состояние Саяно-Шушенской ГЭС и, соответственно, несущих ответственность за гибель ее работников и многомиллиардный ущерб для бюджета, увидел свет доклад Иноземцева и Кричевского «Постпикалевская Россия», содержащий не только констатацию фактов массового вывода прибыли компаний в оффшоры, но и детальные рекомендации правового характера. Нельзя сказать, чтобы Госдума тут же устремилась готовить поправки к законам, пересматривающие предмет залога при кредитовании частных корпораций госбанками или регламентирующие механизм национализации через банкротство. Тем не менее, депутатский проект национализации в отдельно взятом Пикалево все же оказал действие на владельцев системообразующих заводов. Нельзя сказать, чтобы олигархи поспешили закрывать оффшорные фирмы. Тем не менее, они не осмелились открыто саботировать ужесточение антимонопольного законодательства.
Столь ли необходимым оказалось здесь партийное вмешательство, или достаточным было «пробуждение» Счетной палаты? Кстати, точно так же могла бы «пробудиться» и Генпрокуратура, и Следственный комитет, а финансовой разведке сам Бог велел отреагировать на такую информацию. Впрочем, о мотивах действия и бездействия контрольных и иных органов судить не нам, а главе государства. Для нас важен пример обратной связи между обществом в лице двух независимых аналитиков и государством в лице Счетной палаты и депутатской комиссии. Действенность такой обратной связи, равно как и внимание президента к независимому писателю Максиму Калашникову, иллюстрирует готовность к вертикальной мобильности. Потому что ее условие – это способность власти видеть, слышать и оценивать рядовых граждан. И если первое лицо страны может вычленить человека из массы, а ценную идею – из нагромождений представлений и предубеждений, и обладает при этом таким существенным подспорьем, как личный блог, то при чем тут многопартийность и выборы? И вообще, кто сказал, что для модернизации набор хаотически конкурирующих структур ценнее, чем набор взаимодополняющих идей?
ПРЕЖДЕ ЧЕМ СТРОИТЬ «ПАРАЛЛЕЛЬНУЮ ВЕРТИКАЛЬ»
Чтобы, по выражению авторов доклада, модернизация стала строительством нового государства, способности власти слышать идеи недостаточно: требуется желание их применить, а оно зависит от того, как власть оценивает общество. В апреле этого года премьер Владимир Путин объяснял целесообразность сохранения «плоской» системы подоходного налога буквально так: «Мы с вами не можем администрировать должным образом. Если мы вернемся к дифференцированной ставке… опять никакой социальной справедливости не будет».
Достаточно ли у государства правовых механизмов и институтов, чтобы избавиться от этого «неумения администрировать»? Это вполне уместно было обсудить, когда в Конституционном суде рассматривался вопрос о продлении или отмене моратория на смертную казнь. Превентивная подготовка корпуса трансформационной («модернизационной») элиты, о котором вслед за коллективом «Русской доктрины» пишут Пономарев и Ремизов, имеет смысл лишь в том случае, если его свобода действий будет обеспечена корректировкой уголовного права в части экономических преступлений. После этой корректировки и уместны преобразования в МВД, о необходимости которых упоминают авторы. И новые подразделения должны обладать не только силовым, но и интеллектуальным потенциалом – возможно, путем усиления за счет состава финансовой разведки и кадров бывшей налоговой полиции, ныне трудоустроенных в ФСКН и СКП.
Другие нововведения, разумеется, должны коснуться практики начисления дивидендов в крупных корпорациях (для чего в США и создано одно из новых контрольных ведомств). Конечно, будут жалобы, стоны, возможно, шантаж. Однако практика показывает, что одного показательного дела бывает достаточно для психологического воздействия на целую социальную группу с идентичной формой и манерой присвоения. Кризис – подходящее время, чтобы напомнить о том, кто кому больше обязан – олигархат государству или государство олигархату. На вербальном уровне такие предупреждения уже звучат. Лесопромышленник Смушкин, вякнувший по поводу желательной приватизации лесов, заткнулся после высказывания премьера о том, что скоро, дескать, некоторые «приватизируют воздух и заставят нас за него платить», – хотя явно рассчитывал на свой особый статус в связи со старым знакомством с Дмитрием Медведевым, а также с 80% американской принадлежностью своей компании.
В этой спонтанной реакции главы правительства весьма ощутима здоровая, естественная злость на распоясавшееся сословие, от которого требуется защитить общество. Эта злость радует: вербальная способность ставить наглецов на место может быть подкреплена законодательно, и возможность этого доказана успехом введения в УК статьи об ответственности за манипуляции на фондовых рынках, а ранее – о полномочиях Фонда страхования вкладов.
Вторая система мер, которую коллектив «Русской доктрины» рассматривал как первоочередную, затрагивала сферу массовой информации. Любопытно, что даже Михаил Ходорковский считает сколько-нибудь интеллектуально дееспособной лишь ту интеллигенцию, которая «не добита гламуром». «Дегламуризация» электронных СМИ – не столь сложная задача, как это может показаться. На нашей недавней памяти тележурналисты легко и скопом отмежевывались от своих кумиров-владельцев, и столь же легко заменили в своем информационном меню традиционную сладострастную чернуху на жизнерадостный позитив.
Сегодня полезно, разумеется, не возвращение к чернухе, а правдивая социальная фактура крупным планом – вплоть до предельно экстремальных сюжетов, новый императив «иди и смотри», как назывался один из самых беспощадных к зрителю фильмов о войне – кстати, его новое появление на экране ничуть не повредило бы воспитанной на беззубых и бестолковых исторических учебниках душе десятиклассника.
МОДЕРНИЗАТОРЫ – НЕ ТОЛЬКО УЧЕНЫЕ
Та справедливая оценка, которой Пономарев, Ремизов и соавторы дают сегодняшнему среднему школьному образованию, должна быть дополнена программой поистине революционной реформы, в которой так называемая «инноватизация» должна быть подчинена двум задачам: а) ясному и недвусмысленному раннему нравственному обучению, жесткому и без всякого сусального налета объяснению, что такое хорошо и что такое плохо, с примерами, за которыми далеко ходить не требуется; и б) столь же раннему выявлению навыков, склонностей, способностей и призваний и, соответственно, ранней специализации – в том числе и для перспективной государственной службы. И именно будущие чиновники, отобранные по психологическим методикам, которые вполне доступны, должны проходить курс с особыми требованиями, в том числе, разумеется, с начальной военной подготовкой.
«Ордена меченосцев» и «параллельные вертикали» не сваливаются с потолка – они воспитываются. Младшие – особым, отдельным воспитанием, где мотивация служения становится естественной и главной силой, движущей формирующейся душой, а настрой на преодоление зла соединяется с настроем на преодоление собственной слабости. Старшим, уже наполовину сформированным кое-как, будет труднее; их государству важно найти и с этого момента не потерять. Поэтому тот потенциал, который худо ли, бедно ли, но набран в организациях вроде движения «Наши», не должен быть разбазарен, независимо от того, какие должности занимают гг. Сурков и Якеменко.
Где концентрируется самый ценный для общества потенциал зрелого поколения? Разумеется, там, где сосредоточена квалификация с навыком производительного труда, – в тех самых осколках советского модерна, которые (часто презрительно) называются моногородами. Если сказали «А», надо сказать «Б»: если признаем дефицит трудовой этики, то оазисы, где такая этика сохранилась, должны быть предметом особого внимания. Независимо от того, какая судьба ожидает конкретные производства. Если производство вместе с городом закрывается, кадровый потенциал должен быть превентивно прикомандирован к другому месту служения. Само собой, технологическая модернизация неизбежно требует восстановления и преимущественного развития специального образования взрослых.
Это образование должно включать и обучение наставничеству. Совершенно справедливо ставя в первый ряд задачу преодоления бездомности, в том числе с использованием некоторых методов советской педагогики, следует напомнить, что эти самые успешные методы представляют собой едва ли не в первую очередь методы организации трудового обучения.
Самой адекватной реакцией модернизирующегося – и мобилизующегося – государства на демографический кризис является максимальное использование трудового потенциала. В том числе, как и предлагают авторы доклада, восстановление системы лечебно-трудовых учреждений. Но этой верно поставленной задаче не должны противоречить реформы в остальной, основной части исправительной системы. Недостаточно просто взять и выпустить половину заключенных, не позаботившись о той среде, в которой они будут жить. Заключенные должны получить столь же сильную мотивацию к общественно необходимому труду, как будущие чиновники – к служению на своем поприще. Кстати, исправительные учреждения целесообразно сделать одной из сфер обязательной практики для будущих чиновников, а отличие в этой практике рассматривать как один из плюсов при ранней аттестации. И даже более валидный показатель, чем результат ЕГЭ.
Помимо молодых людей с отклоняющимся поведением существует еще и трудовой резерв из молодых людей, от природы обиженных вербальным интеллектом, но хорошо тренируемых в части ручных навыков. Эта недооцененная армия, часть которой бесцельно просиживает штаны в домах-интернатах, может успешно компенсировать часть потребности в рабочей силе, сегодня удовлетворяемой за счет привлечения мигрантов. И соответственно, отпадет излишняя потребность в спецотрядах по борьбе с «этническими мафиями».
Еще одним средством предупреждения депопуляции, вынужденно замещаемой в регионах приезжей рабочей силой, является целенаправленное создание преимуществ для получения земли уроженцам данной местности, которую уже сегодня успешно внедряет Ленинградская область.
НЕ НАДО ПРИБЕДНЯТЬСЯ
Таким образом, дополняя определение модернизации как «преодоления отставания», следует включить в него параметр эффективности использования трудового потенциала. Этот параметр измерим, и соответственно, по его показателю можно более надежно судить об управленческих способностях регионального административного (и партийного) руководства, чем по «повышению энергоэффективности».
Возвращаясь от социального аспекта модернизации к технологическому, необходимо признать: принуждение к инновациям, о котором говорил Владислав Сурков, столь же важно, как и все прочие мобилизационные средства. Только в первую очередь следует признать, что дефицит технологий преувеличен и что их внедрение – более приоритетная проблема, чем приобретение.
О том, что в стране «залеживается» без применения огромное количество прогрессивных технологий, известно не одному Максиму Калашникову. В ходе дискуссий в Экономическом клубе «Известий» была не только описана с цифрами и схемами разница между российской и европейской практикой строительства дорог, но и названы некоторые причины отечественного отставания в этой области. Цитирую Алексея Реута:
«Страшную тайну мне открыл Алексей, владелец небольшой фирмы по укладке дорог. Дело делается так. Заказчик за взятку получает подряд на строительство дороги. Приходит на асфальтовый завод и говорит: положите в асфальт меньше минерального порошка и битума, но дайте откат. Желание клиента – закон, и завод делает рыхлую массу, с виду неотличимую от асфальта. Подрядчик получает откат и строит некачественную дорогу. Делится с комиссией, принимающей работу. Через год асфальт в дырах: наш строитель за новую взятку получает новый подряд на ремонт, снова иде
Читайте также: Новости Новороссии.