Николай Басков — вершина эрзац-культуры
Опубликовано: 9 июня 2023
Под словами «народная культура» у нас давно уже понимается некий эрзац, навязываемый народу — в качестве его культуры. Забава эта старинная: еще в ХIХ веке писатель Ушинский, например, занимался адаптацией русских народных сказок: заменял в них «плохие» финалы на «хорошие» (как в сказке «Теремок»). Попутно брались и за песни; русские народные — настоящие, примерно ХII-ХIII веков — казались просветителям, опять же, слишком жестокими и натуралистичными, и их заменили на безобидные «во поле березки» и «калинки-малинки».
Так «слишком народная культура» подменялась псевдонародной: власть и интеллигенция все время переверстывали, «апгрейдили» ее: одни — для внутренних российских нужд, другие — под общечеловеческие ценности. Часто — с искренним желанием сделать народ «добрее», «любезнее», «культурнее» и т. д. В советские годы принципы этой эрзац-культуры ничуть не изменились — просто в ушах у нее повисли дополнительные идеологические сережки. На службе у этой культуры состояли в советские годы целые полки ряженых — целые ансамбли песен и плясок, а также отдельные выдающиеся исполнители.
Николай Басков есть в своем роде вершина эрзац-культуры — он вобрал в себя всё самое сочное от каждой эпохи «окультуривания народа». Одновременно он очень точно соответствует массовым представлениям о прекрасном. Например, принципам застольного этикета: кто поет громче, кто «дольше тянет» — тот и поет лучше. Также Басков воплотил ждановскую мечту о стирании границ между академической культурой и народной, заручившись поддержкой всех: и народа, и партии с правительством, и Монсеррат Кабалье.
Как речь говорящего и письмо пишущего, так же и свойства голоса певца: сила, высота, благозвучность, подвижность, а в особенности тембр (неповторимая индивидуальная окраска) и тон (эмоционально-экспрессивная окрашенность голоса) — саморазоблачительны, они могут рассказать о человеке очень многое. Речь в данном случае не о способности брать столько-то октав, а о том, какие культурные ассоциации этот голос вызывает.
Тон голоса Баскова — очень интересный материал для исследования. Первая ассоциация — с голосами теледикторов советского времени. Наум Коржавин писал, что дикторов Гостелерадио отбирали, кроме прочих критериев, по «степени задушевности в голосе». Об успехах надо было не просто говорить — нужно было петь! Создавать атмосферу непрекращающегося, струящегося информационного счастья. Эта «задушевность» в голосе у Баскова — врожденная, она заложена как бы самой природой. Этот голос словно бы учел все поправки, пожелания, требования и чаяния всех цензурных комиссий за все 70 лет советской власти.
Он своего рода реинкарнация идеального советского голоса, такая, в духе Сорокина, биологическая разработка «Мистер стопроцентная задушевность». О таком свойстве многие мечтали, но никому не удавалось его достичь в чистом, беспримесном виде (по-видимому, это за гранью человеческих возможностей). Даже у самых «государственных голосов» — Кобзон, Лещенко, Зыкина — всегда было «второе дно»: подразумеваемое, нюансы, оттенки, которые они голосом умели передавать. У Баскова нет «второго дна», нет нюансов: он как-то умудряется всё петь одинаково задушевно.
Кобзона за глаза обидно называли «граммофоном» (за то, что он мог петь любой репертуар: и «Мурку», и про комсомол, и про Россию, и про войну). Казалось, что Басков с его манерой не сможет быть убедителен ни в одном жанре в ХХI веке, но очень быстро выяснилось, что именно таким голосом сегодня и можно петь всё: и попсу, и патриотическое, и Онегина.
Между тем это и есть — подлинный «голос новой России»: если бы я был телепатом-пришельцем из другой цивилизации, мне достаточно было бы услышать голос Баскова, чтобы понять всё про последние 15 лет существования страны. Для разрозненного и отчужденного как никогда народа самым приемлемым вариантом массового искусства является самый «кокошный», самый вымороченный, самый лубочный стиль — потому что всем пофигу, а поскольку внешние приличия соблюдаются, претензий ни у кого нет. Это все равно как нарумяненные девки лужковской Москвы, которых выгоняют в праздники с караваями символизировать «тепло столицы» — при гнетущем холоде и отчужденности самой столицы.
Вот и в голосе у Баскова ничего нет «внутри», в его голосе нет души — при явном, настырном, неотступном желании внушить нам, что весь он только из «души» и состоит.
Причем Басков маскирует это внутреннее бездушие каким-то чрезмерным внешним «теплом» (пафос — слишком скупое определение в данном случае: оно не передает всей прелести). У кого-то он тщательно скопировал эту «теплоту души»: то ли у советских артистов, то ли у коммивояжеров. Он как-то догадался, что именно это рекламное «тепло» и «добро» и является единственным приемлемым для сегодняшнего общества вариантом — за неимением настоящих. В его тоне слышатся и отголоски рекламы — с ее соками добрыми и богатырскими пивами, и «мы отбираем только лучшие зерна — для вас!», и «абонент не отвечает, перезвоните позднее» в мобильных телефонах… В общем, это в полной мере собирательный голос — из интонаций, манер, вообще, из всей палитры звуков 2000-х.
Зато Басков наилучшим образом воплощает народное представление о певце — не об оперном или эстрадном, а вообще о Певце как о некоем былинном герое, типа Микулы Селяниновича. Он поет не потому, что не может не петь, — он поет, не задумываясь, как птица. Если он задумается, он тотчас же превратится в мерцающее облако. Впрочем, нет: он превратится, конечно же, в конфетти. В блестки.
«Душевность» манеры Баскова сравнима с «душевностью» рекламных агентов. В том, как они улыбаются, нет, как говорится, «ничего личного» — это такая работа, но поскольку «душевность» у Баскова обнаруживается во всем, в каждом жесте — ее уже очень трудно отделить от самого Баскова. Можно было бы сказать — маска, но это даже не маска. Маска есть у того, кто притворяется другим, а Баскову, условно говоря, нечем притворяться. Он — всё и одновременно ничто: он растворяется во всем и поглощает всё. Искренен ли Басков как певец? Можно ответить так: он неискренен до такой степени, что его неискренность перестает быть заметной.
Тон Баскова интересен и своей «дайджестивностью»: он — словно выжимка, подборка всех распространенных звуковых ассоциаций, выражающих «русскость». Для моей бабушки, например, которая живет вдали от России и которая скучает по России, — для нее Басков является единственным связующим звеном со всеми знаками русской культуры сразу. Знаком духа, знаком широты, знаком академизма, знаком некоторой народной игривости и в то же время серьезности, знаком вечной жалости и знаком беспечной радости — и все это вместе является единственным воплощением, осуществлением России. Причем России идеальной, такой, какой она предстает только на расстоянии — без заусенцев, без боли, с сахарной пудрой.
Голос Баскова вобрал в себя эти знаки с такой прилежностью, довел эту «узнаваемость» до такого совершенства, что в нем не осталось ничего не то что «своего» (Басков как продукт постмодерна не имеет ничего своего по определению, он весь состоит из чужого) — в нем нет также и ничего «лишнего», никакой даже «ошибки», никакой родинки или шрамика нет.
Именно это его стремление к идеальной узнаваемости и мешает ему стать полноценной оперной звездой — оперной личностью. Зато на эстраде Басков прижился очень хорошо. Он, без шуток, является идеалом для эстрады.
Благодаря своим врожденным и приобретенным способностям Басков может стать главным патриотическим голосом страны — компромиссным вариантом между, допустим, Хворостовским (который слишком сложен для масс) и, скажем, группой «Любэ» (которая хороша для внутреннего пользования; а вот Баскова не стыдно и за границей показать). В эстраде, судя по всему, наступают новые 1970-е — когда даже патриотическому дискурсу нельзя отдаваться слишком, когда ничему нельзя отдаваться целиком. Басков удачнее всех подходит для этой роли: в нем есть и необходимый запас академизма, он коммуникабелен, он органично чувствует себя и в общении с народом, и с властью; наконец, он, не жалея, раздает свой голос людям — что ценилось в России всегда не меньше таланта.
Присвоение ему звания народного артиста — вполне естественное продолжение традиций «культуры для народа». Петь опять будем стоя.
Читайте также: Новости Новороссии.