Посол Франции в Латвии Стефан Висконти: мы не сдадимся
Опубликовано: 22 марта 2024
Чрезвычайный и полномочный посол Франции в Латвии Стефан Висконти о выводах после терактов в Париже
В минувшую пятницу в нашей газете было опубликовано интервью с руководителем мусульманской общины Латвии, который рассказал о своем видении «столкновения цивилизаций» в Европе. А что думают французы после трагедии в редакции журнала «Шарли Эбдо» о границах свободы слова, о толерантности к приезжим и о своем будущем?
— Французское общество на удивление быстро перешло от растерянности и шока к осмыслению случившегося и стало обсуждать вопросы, которые раньше казались неудобными. Уважать или бояться? Как относиться к людям иных традиций, которые хотят жить во Франции, но по своим правилам? Но к чему склоняется общественное мнение?
— Да, это правда, вначале у нас был очень сильный шок, трудно было поверить в случившееся. Потом прошел марш единения всего народа, где мы подтвердили приверженность к нашим ценностям. В том числе к свободе слова, но не только. Толерантность, свобода по большому счету — вот что важно для французов. Ради этого мы устраивали революцию в конце XVIII века, а устремления к свободе в нашем народе проявились гораздо раньше, еще в XVII веке — к этому времени относятся и первые карикатуры. Это наша давняя традиция, иногда граничащая с неуважением к религии.
Где проходит граница свободы слова — на этот непростой вопрос каждый народ отвечает по-своему.
— Что отличает мнение французов?
— Это не всем понятно в Европе, но во Франции царит такое понятие — «лаицизм» (движение за светское общество, освобожденное от влияния религии. — Прим. авт.). Это не значит, что французы против религии и любят оскорблять чувства верующих. Нет, очень многие из нас верующие, Франция это, по сути, старшая дочь христианства, но с 1905 года церковь у нас отделена от государства. То есть оно гарантирует равные права всем конфессиям, но живет по светским законам. Гражданское право во Франции превыше религиозного. В России, например, все иначе. В Латвии даже гимн начинается со слов «Боже, святи Латвию…» — у каждого народа свои традиции.
— Но если в одной стране собираются народы с разными традициями…
— Сейчас нам нужно понять, как жить вместе, оставаясь свободными людьми и не нарушая законов. Но ясно главное: как только начинаешь учитывать специфику одной или другой религии, сразу появляются сложности. Если кто-то как личность обижен карикатурой или статьей, он может обратиться в суд. Границы дозволенного есть, но суд их устанавливает. Не калашами, а карандашами. И судами.
— То есть свобода слова такая, какая есть, и ничего в этом отношении меняться не будет.
— Совершенно верно. Но никто не принуждает вас покупать журналы или газеты с карикатурами или статьями, которые вам не нравятся. Если кто-то сочтет их провокацией, может обратиться к закону для разъяснения.
— Тогда Франция останется окруженной враждебным отношением мусульман?
— Я не разделяю это мнение. В мире живут 1 миллиард 600 миллионов мусульман в 57 разных странах, а сколько их вышло на митинги? Даже в Тегеране всего 300 человек. Да, в Чечне, как ни странно, их было очень много. Это даже любопытно, отчего именно там такие большие толпы протестующих? Но все равно это маленький процент российских жителей. Это радикальные индивидуалы, которые на самом деле не защищают, а оскорбляют Пророка. Ведь именно мусульмане в первую очередь стали жертвами террористов.
Подавляющее большинство мусульман живут во Франции по нашим правилам. Они работают в больницах, в сфере обслуживания, хорошо себя чувствуют во французском обществе. Для них оскорбление — теракты, потому что потом к ним на улицах иногда некультурные люди могут относиться враждебно. Есть такие случаи, не все прекрасно во Франции. Часть мигрантов живут довольно отчужденно, это правда, но интегрироваться в общество им мешает социальный фактор, а не культурные и религиозные различия.
— Среди участников терактов, среди воюющих в Сирии довольно много граждан ЕС. Не означает ли это, что идея мультикультурности оказалась несостоятельной?
— Это как раз говорит в пользу мигрантов — значит, не они представляют собой угрозу миру. Кто? Индивидуалы, у которых что-то не получилось в жизни. Такие люди легко попадают под влияние дурной пропаганды, которая очень умело пользуется их слабостями и старается разными способами подрывать устои демократии. Радикализация — это проблема.
— Но в европейских странах поднимается встречная волна радикализации, призывают уменьшатьквоты для мигрантов, социальные пособия. Хотя руководитель мусульманской общины Латвии призвал мусульман самих уезжать из Европы домой. Зачем они вам, мусульмане?
— Хотя бы затем, что мы не считаем Европу предназначенной исключительно для христиан. Может быть, для вас это шок, но во Франции мультикультурное и мультиконфессиональное общество. В ином французы жить не хотят и не будут. По разным причинам Франция сохранила со своими бывшими колониями Африки хоть и непростые, но очень глубоки связи. Когда в 60-70-е годы Западная Европа переживала очень бурный промышленный рост, пришлось приглашать мигрантов на работу. Эти люди остались, за ними потянулись другие…
— А сейчас Франция нуждается в рабочей силе из третьих стран?
— Да, конечно. Но к нам едут весьма охотно не только поэтому. У нас, например, одна из самых передовых систем здравоохранения в мире. Уровень врачей в наших больницах (государственных, публичных — бесплатных!) насколько высок, что к ним на консультации приезжают пациенты со всего мира. И сами эти врачи к нам приезжают из разных стран — иногда даже из Латвии. Для нас важно только сформировать у этих людей республиканскую привязанность к нашей родине, хотя не все чувствуют себя французами в той мере, в какой нам хотелось бы, это факт.
— В плане гражданских прав человек определяется на сознательном уровне, но когда дело касается такой тонкой материи, как религия, наверное, включается историческая, а то и племенная память.
— У нас не так, этим мы и отличаемся от остальной Европы. Когда мы говорим «я Шарли», это не значит, что мы одобряем карикатуры. Мы просто солидарны в защите наших ценностей, нашего образа жизни, нашей свободы. И, я вам честно говорю, мы не собираемся сдаваться. Это касается и мусульман, и иудеев, и христиан. Все они знают, что в обществе есть свои правила. Например, девочки и мальчики в бассейн в школе ходят вместе, что бы ни диктовали им религиозные традиции. Дома носи кипу, крестик, паранджу. Идешь в школу — все оставь, там ты просто «дитя французской республики».
— Не кажется ли вам, что псевдотолерантность вредит самим европейцам? В Германии был случай, когда медсестру уволили из-за того, что она носила на работу крестик, в Голландии стесняются праздновать Рождество, чтобы не обидеть мусульман.
— Во Франции наши ценности это не крестик и не кипа, а толерантность, свобода слова, уважение, антидискриминация.
— Не так давно в Париже были массовые протесты против легализации однополых браков, тогда известный французский писатель покончил с собой у алтаря собора Парижской Богоматери в надежде остановить новшества. Не остановили…
— Верующие люди могли без ограничений собраться в центре Парижа (и не один раз), чтобы выразить свое несогласие с законом, но они не составляют большинство. И ведь этот закон ни у кого не отнимает права, это принцип равенства.
— А чем отличается свобода от вседозволенности?
— А как это можно определить иначе, чем судом?
— В России, например, долго спорили, совершили «Пусси райт» преступление или нет, станцевав в храме…
— У нас тоже феминистки устроили выступление в соборе Парижской Богоматери. И был суд, они его проиграли, только их наказали не по уголовному, а по административному кодексу. Посчитали, что они нарушили права верующих и общественный порядок, забравшись внутрь храма. Но если кто-то выскажется на улице против папы римского — пожалуйста.
— Возвращаясь к терактам: многие говорят о том, что они из-за поднятой волны исламофобии в первую очередь не выгодны самим мусульманам — тогда кому? Америке? России?
— Никому это не выгодно! Нестабильность — это же всегда непредсказуемость. Я не наивен, я верю в реальную политику, но я понимаю, что беспорядки в Европе никому не нужны.
— События в Париже на время отодвинули войну в Донбассе на задний план, но она продолжается. Ваши предки родом из Эльзаса, тоже многострадальная территория, — видите ли вы аналогию его с Донбассом?
— Нет, несмотря на то что за Эльзас шла полномасштабная война между Германией и Францией, в самом Эльзасе не было такого кровопролития. Здесь ситуация совершенно другая.
— Какова, по-вашему, вероятность повторения сценария Новороссии в Латвии?
— Я здесь уже 2 года, помню, как некоторые пророчили в прошлом году усиление конфронтации в обществе к 16 марта и 9 мая, но никаких беспорядков, по счастью, не было. Наоборот — и обе общины доказали в разгар прошлогодних событий на Украине свое единение и ответственность. В Латвии граждане теперь составляют одну нацию. Во всяком случае, мне очень хочется в это верить. Те противоречия, что имеются между жителями, такого взрыва не вызовут.
— Вы совершенно свободно говорите по-русски, откуда
— С 6 лет учил языки. Не только русский, но и немецкий, и древнегреческий. Папа так определил и к нам с братом домой ходили учителя. Няни у меня были немка и русская женщина по фамилии Нарышкина. Ее мама служила в Петербурге при императрице фрейлиной — красивая история. Я воспитывался на лучших образцах русской литературы, что мне потом, конечно, здорово помогло. Да что там, и сейчас помогает — в русской культуре я чувствую себя вполне свободно.
Читайте также: Новости Новороссии.